– За один день я потеряла дюжину друзей. Этого я ему не прощу.

– Послушаем, что он скажет. Пора!

Хенрик посмотрел на наручные часы. Я никогда раньше не видел таких часов.

По его знаку охранники покатили кресло с Маркизой к дрезине. Вкатив на нее кресло, они встали по бокам. Водитель дрезины включил мотор. Мы заняли места сзади. Весело постукивая на стыках рельс, дрезина покатила вперед.

Некоторое время все молчали. И когда Маркиза заговорила, ее первые слова оказались для меня неожиданными.

– Когда выйдем, оставишь меч здесь. Мы тебе потом дадим оружие получше этой железки.

– Это не железка, – сказал я. – Это боевой меч. Я убил им спонсора.

– Об этом ты лучше бы молчал, – раздраженно сказала Маркиза. – Из-за твоей глупости мы потеряли людей, куда более достойных, чем ты.

Я промолчал. Я не хотел спорить. Я знал, что если бы все повторилось, я бы поступил точно так же.

– Пускай он ходит с мечом, – сказал Хенрик. – Скорее попадется.

– Я бы не хотела его лишиться, – сказала Ирка.

Дрезина постепенно набирала скорость, туннели расходились, пересекались, раза два приходилось останавливаться, тогда водитель слезал и переводил стрелки. После второй стрелки дрезина стала набирать скорость, и тогда стук колес превратился в ровный гул. Ветер бил в лицо. Говорить было трудно.

– Надо сделать щиток! – крикнула Маркиза.

– Никак не можем достать такой кусок стекла, – сказал водитель.

– А куда мы едем? – спросил я. – А то меня везут, а никто ничего не объясняет.

Маркиза засмеялась.

Потом крикнула:

– Много будешь знать, скоро состаришься!

Хенрик наклонился ко мне и сказал почти в ухо:

– Мы должны встретиться с тем, кто знает о событиях на стадионе больше, чем мы с тобой.

Дрезина чуть замедлила ход. Мы миновали еще один дворец, правда, скромнее, чем первый, и освещенный еле-еле – одной или двумя лампочками.

Еще один перегон по черному туннелю – он показался мне бесконечно долгим, и дрезина остановилась у перрона следующей станции. Она была так же скудно освещена, как и предыдущая. Не помню, как она выглядела, – в любом случае скромнее и меньше первых из увиденных мной дворцов, – но название ее я запомнил – по стенке туннеля напротив платформы были выложены буквы, которые складывались в слово «Сокольники». Из этих мест, наверное, происходила команда гладиаторов, с которой сражались мои богатыри! И тут мне стало грустно, так что заныло в груди: я никогда больше не увижу своих товарищей, не буду опасаться грубого Добрыню, не смогу поговорить со скромным, тихим Батыем, не сделаю новой плетки Прупису…

– Не задерживайтесь, – обернулась к нам с Иркой Маркиза, ее коляску уже выкатили на платформу, подкатили к лестнице, охранники подхватили кресло с двух сторон и быстро стали подниматься. Я был налегке, не считая меча, и то с трудом догнал этих здоровяков.

Когда я совсем запыхался, впереди показался дневной свет. Мы быстро прошли еще одним коридором, затем – два пролета лестницы и сразу оказались наверху.

Я за последние часы так отвык от дневного света, что пришлось зажмуриться.

Потом я открыл глаза и осмотрелся.

Мы стояли на широкой площади, по сторонам которой возвышались руины некогда высоких строений. Слева была видна почти целая церковь, а впереди

– густая зелень больших деревьев. Туда вела частично расчищенная прямая дорожка.

Вокруг – ни души.

Охранники покатили кресло с Маркизой по дорожке к высоким деревьям. Мы шли сзади. Я больше не задавал вопросов. Придет время, мне ответят. Ирка протянула мне руку, она не понимала, почему я отстаю. А мне интересно.

Я ведь никогда в жизни не ходил по Москве. Прупис не отпускал в город юниоров, а на соревнования нас возили на автобусе.

Я понимал, что Москва когда-то была гигантским городом – ты едешь по ней целый час или больше, и из зарослей все так же вылезают зубы многоэтажных домов…

В кустах справа от нас что-то зашевелилось.

Охранники тут же отпустили поручни кресла и схватились за пистолеты. Темное тело ломилось сквозь кусты.

– Не стрелять! – приказала Маркиза. – Нельзя привлекать внимание.

– Уйдет, – с сожалением произнес Хенрик.

– А кто там? – спросил я.

Мне никто не успел ответить, потому что из кустов на открытое пространство вывалился облезший, вовсе нестрашный на вид небольшой бурый медведь. Чем-то он бы разозлен, потому что не побежал прочь, а остановился на нашем пути – и заурчал, медленно поводя головой.

Все замерли – медведь перекрывал дорогу. А стрелять охранники не смели.

– Черт возьми, был бы я помоложе, – сказал Хенрик у моего плеча.

– Тим! – ахнула Ирка. – Ты куда? Стой!

Но я уже шел вперед, потому что кроме меня некому было прогнать медведя. И у меня был настоящий боевой меч, которым я свалил спонсора. Мне было не страшно, и я не чувствовал себя героем – медведь был невелик, а я неплохо владею мечом.

Медведь словно ждал боя – он вызывал меня на поединок. При моем приближении он поднялся на задние лапы и страшно зарычал.

Я пошел медленно вперед, приподняв меч и отыскивая глазом место на груди медведя, куда следовало вонзить конец меча, – его сердце. Сердце мое билось спокойно – я ощущал холодное счастье охотника, который идет против достойного соперника.

Я чувствовал, как замерли, стараются не дышать люди сзади меня.

Вот оно место – под левой лапой!

Мы сближались – сейчас надо будет сделать выпад, не ожидая, пока медведь бросится первым…

Но тут медведь повел себя совсем не так, как следовало вести себя могучему хищнику.

Он снова опустился на передние лапы, но шустро повернулся и, подбрасывая облезлый зад, кинулся в чащу.

Я с сожалением опустил меч. Словно это я струсил, а не медведь.

Мне показалось, что я выгляжу смешно.

Сзади зашевелились, заговорили:

– Спасибо, Ланселот, – сказала Маркиза.

Я обернулся и пошел к креслу.

– Славно ты его шуганул, – сказал Хенрик.

При свете дня было видно, какое у него бледное, нездоровое лицо, все изборожденное тонкими морщинками. И волосы редкие, серые. Здесь, при безжалостном блеске дня, все выглядело иначе, чем в подземелье при неярком свете ламп. Не изменилась лишь Ирка – ее-то я уже видал и днем и ночью. Она была бледной, через веко по щеке – шрам, губы разошлись, и видно, что выбиты передние зубы… Но Ирка мне нравилась такой, и перемен в ней не было. А вот Маркиза, королева полумрака, многое потеряла при свете дня. Кожа ее была землистой, губы потрескались, словно она их искусала, под глазами темные пятна, а на висках – голубые жилки.